Вместо эпиграфа
De emendatione temporum Iosephi Scaligeri Iulii Caesari f. (filii - ВП) Opus Novum Absolutum Pefectum Octo libris distinctum in quo preater ciuilum, mensium, annorum et epocharum cognitionem exactum, doctrinam accuratam, priscorum, temporum methodus, ac nuorum annorum forma, aut ipsorum veterum emendatio examinanmda et dignoscenda acute proponitur. [1]
(Примерный перевод эпиграфа на русский: Об улучшении времен Иосифа Скалигера сына Юлия Цезаря Скалигера произведение новое абсолютное (полное) совершенное на восемь книг разбитое, в котором помимо точного познания суток, месяцев, лет и эпох, точные методы познания эпох в новой форме лет, или такое же старое улучшение и познание ПРЕДЛАГАЕТСЯ (proponitur))

Под приведенным в эпиграфе названием в 1583 году в Париже вышла книга, которой было суждено сыграть роль одного из Величайших Недоразумений (или: одного из Величайших Надувательств, Der grosse Schwindel, как это отражено в названии одной из книг немецкого автора-альтернативиста Романа Ландау, который пишет под псевдонимом Лукас Брази [290]. Слову Schwindel немецко-русский словарь ставит в соответствие два слова: недоразумение и надувательство, и, как свидетельствуют господа филологи, чаще употребляется именно в последнем смысле, так как слово "недоразумение" часто выступает дипломатизированной формой слова "надувательство", можно как примечание - ВП) в истории человечества.

(Текст под иллюстрацией. После первой публикации De emendatione temporum последовало еще несколько, в Франкфурте, Лейдене и Женеве ([287], [288], [289]. Здесь приводится первая страница франкфуртского издания 1593 года).

Название этого надувательства - это хронологическая концепция традиционной истории. Согласно которой в незапамятные времена были Великие завоевания, Великие Технологии, Великие империи... Которые затем канули в лету на несколько веков, и которые лишь в конце того периода, который именуется поздним средневековьем, были открыты вновь. Согласно которой воины великой армии Александра Македонского с не вполне понятным вооружением посетили даже те страны, о которых даже тогдашние географы толком ничего сказать не могли. Согласно которой легионы Юлия Цезаря победили соседние страницы настолько сокрушительно, что никто более подробно, кроме самого великого полководца, не смог эти походы описать более подробно. Согласно которой по Великому шелковому пути вопреки всей экономической логике и первобытному состоянию путей сообщения шел караван за караваном... Согласно которой...

Если отойти от подобного эмоционального, к тому же с элементами таинственности набора слов, то можно сказать коротко: противоречий системного характера в традиционной версии мировой истории древности и средневековья хватает. И их настолько много, что автор этих строк даже далек от мысли своих читателей в этом вопросе с нуля просвещать. Уже об этом и без того много написано и Морозовым, и Фоменко, и Кеслером. То есть, за Великим Надувательством, по всей логике ситуации, следует Великое Разоблачение.

На этом очень хочется тему Жозефа Жюста Скалигера оставить в стороне. Можно будет рассказать о тех историках и хронологах, которые так или иначе внесли свой вклад или просто оставили свой след в развитии мировой хронологии, и благодаря которым возникло и воздвигнулось то грандиозное здание, которое именуется традиционной версией мировой истории, но... при иных обстоятельствах. Забегая немного вперед, автор этих строк отметит, что в основном содержание третьей главы он будет строить на основании двухтомника крупнейшего из ныне здравствующих специалиста по Скалигеру профессора Принстонского университета (США) Энтони Графтона [18]. Там же, как и в первой книге автора этих строк [13], и в его стендовом докладе на конференции 1-2 декабря 2001 года, рассказано о становлении мировой хронологии, давая как можно более подробную информацию о роли тех или иных историков в ее становлении. Вторая версия доклада выставлена в Интернете, на www.wladmoscow.narod.ru/doklad2.htm [5].

(+ ксерокс этой титульной страницы).

Возникает вопрос: неужели в качестве цели своей деятельности автор статьи и его единомышленники видят лишь Великое Разоблачение? Великое Разоблачение, да и только - это скорее из области исторического детективизма. А вот восстановление прошлого - вот это уже задача посерьезней. Правда, такое восстановление придется делать в условиях материала частично недостоверного, частично преднамеренно сфальсифицированного... И, как можно легко предположить, в одиночных шагах без системной фиксации легко будет запутаться.

Итак, сейчас на повестке дня стоит столь долгожданный для одних, столь нежелательный и даже болезненный для других и столь занимательный и умилительный для третьих вопрос пересмотра существующей общепринятой (conventional) хронологии и концепции истории на периоды древности и средневековья.
(1)
Иными словами, сейчас можно, взглянув на глубочайшее прошлое по-новому, на основе новейших достижений естественных наук можно предпринять попытку воссоздания, или реконструкции, наиболее достоверной версии картины развития человечества. При этом можно будет к существующей общепринятой (conventional) хронологической версию истории человечества, которая, к слову, вошла в научный оборот благодаря произведениям Иоахима Флорского, Петра Иоанна Оливи, Бернарда Гвидониса, Мартина Полонуса и Жозефа Жюста Скалигера, и закрепилась в ней как традиционная версия, не относиться как к нерушимой догме.
(-1)

Тогда возникают элементарные логические вопросы: как на основании того исторического материала, который имеется в наличие, извлекать хоть какую-то целостную картину, на уровне Что? Где? Когда? С кем? При каких обстоятельствах? С какой целью? По какой причине? было бы хоть как-то возможно? И, в общем случае, как при этом фиксировать результаты познания?

При ответе на этот вопрос в своей первой книге [13] автор этих строк просто залился соловьем и изложил всю сущность познания прошлого по методу многовариантности. К этому методу в этой книге он вернется чуть ниже, а пока ему хочется ответить на тот каверзный вопрос, который наверняка вертится на языке у пытливых читателей: неужели традиционная историческая наука по этой теме не может ответить ровно ничего? Неужели у нее методов познания прошлого? Неужели традиционная наука пребывает в той ситуации, которая в свете усилий автора этих строк выглядит методологически безнадежной?

Нет, разумеется, традиционная историческая наука себя методологически безнадежной не считает. Теория истории, теория восприятия источников, отношения к ним, извлечения информации из них преподается в рамках таких учебных дисциплин, как источниковедение и теория истории. Есть даже очень хорошие учебные пособие, как например, учебники авторства Марины Федоровны Румянцевой "Сравнительно-исторические исследования" [291], книги Игоря Николаевича Данилевского "Источниковедение. Теория. Познание. Метод" [292], его же книга, написанная в авторстве с Пронштейном под названием "Вопросы теории и методики исторического исследования" [293]. Есть даже некая классика российской исторической науки - автор с двойной фамилией Лаппо-Данилевский, по имени отчеству Александр Сергеевич, который творил на рубеже XIX-XX веков [294]. Самое вдохновляющее впечатление на автор этих строк произвел учебник под скромным названием "Источниковедение" [295], который находится в ГПИБ в открытом доступе.

Было очень интересно сопоставить ту методологию, которую предлагает традиционная историческая наука, с той методологией, которую предлагает автор этих строк. Перечень вопросов, который предлагает историческая наука к рассмотрению, широчайший. Это и палеография, и текстология, и положение дел в науке в целом. В рамках традиционной исторической науке, уже довольно развитой теории истории факт признается как познанный строго в рамках субъективности. Конечно же, на хорошем теоретическом уровне очень хотелось бы поговорить и о том, что такое субъективность, и какое место она будет занимать в той теории познания по методу многовариантности, которую развивает автор этих строк. Можно даже задаться целью написать некую работу, которая дала бы перевод тем терминам, которые укоренились в традиционной науке, на язык тех терминов, который развивает автор этих строк в рамках своей теории.
По крайней мере, чисто спортивный интерес у автора этих строк имеется. То есть, если подытожить в двух словах: некая уже имеющаяся развитость теории истории имеется, общего с тем, чем занимается автор этих строк, не очень мало, так что сотрудничество между представителями традиционной и альтернативной школ вполне возможно.

По крайней мере, у автора этих строк такое впечатление сложилось после дискуссии в стенах Российского гуманитарного университета между сотрудниками кафедры источниковедения как историками традиционалистами, с одной стороны, и исследователями-альтернастивистами, с другой стороны. Такая дискуссия состоялась не столь давно, автор этих строк с освещением ее итогов даже выступил на форуме фонда "Цивилизация" [220].

Нужно сказать, что сотрудники кафедры источниковедения по ходу дискуссии оказались на высоте. Они очень подробно рассказали о методологии исторической науки вообще, о различных типах научного подхода (картезианский (лишь сбор фактов), гегелианский (постановка во главу угла исследование некоего процесса и постановка во главу угла исследования именно различные проявления этого процесса), и феноменологический (его часто еще называют герменевтический, от слова герменевтика - от слова hermeneutikos - разъясняющий, истолковывающий, искусства разъяснения текстов первоначальный смысл которых не вполне понятен) - как можно более широкое рассмотрение исторического процесса, в как можно более широко его истолковывании. Автор этих строк во время дискуссии подобным откровением был приятно изумлен: ведь, с его точки зрения, то, чего традиционным исследователям всегда не хватало, была именно широта взгляда, которую именно герменевтика с ее широтой толкований и порождает и с которой она и дружит.

А что касается итогов дискуссии в целом, то можно сказать смело: точки зрения участников совпали во всем, кроме одного. А именно, отношение к традиционной хронологии. Когда со стороны альтернативистов были слова типа "ну вот предметы материальной культуры (для конкретности: произведения архитектуры и скульптуры), которые, в общем случае, совершенно непонятно, куда относить: то ли к первому веку, то ли к одиннадцатому, то ли к пятнадцатому, и как же быть в этом случае", то следовала совершенно четкая инструкция: нужно смотреть на обстановку эпохи в целом. Такая обстановка эпохи в целом (несмотря на то, что с ходу она даже по мотивам учебника истории она в голову как-то не очень укладывается, особенно на период эпох, от которых осталось не очень много информации) и будет являться той путеводной звездой, которая позволит разрешить исследователю дилемму отнесения каких-либо свидетельств материальной культуры то ли в первый век, то ли в пятый, то ли в пятнадцатый.

При этом может возникнуть ряд трагикомичных обстоятельств: а именно, как при этом смотрелись бы средневековые монахи на фоне римских воинов, которых на различных полотнах изображено не очень мало (более подробно об этом у Жабинского в "Другой истории искусства" [30]).

Одним словом, до рассмотрения вопросов хронологии вся методология исторической науки была просто хороша, и автору этих строк единственное, что хочется прибавить - так это наилучшие пожелания студентам в деле ее освоения и сдаче академических экзаменов по этому предмету. А вот если учесть всю ситуацию с хронологией, то есть с догматическим восприятием традиционной версии истории, то здесь дело приобретает нелегкий характер. Вот тут и выясняется вся методологическая ограниченность современной исторической науки.

Итак, традиционная историческая наука, естественно, кое чем располагает. Но: такая методология хороша лишь для тех времен, для которых все проблемы с физической хронологией более-менее решены, и нет необходимости учета к примеру, появления тех или иных документов, тех или иных статистических дубликатов в другие эпохи. А если имеются некие хронологические сомнения, особенно глобального характера, то увы...

С этой точки зрения еще было бы интересно посмотреть на вопрос целей и задач исторической науки, который также был задет по ходу бесед с историками-традиционалистами. В свете отсутствия уверенности в достоверности хронологии приходится исходить из того, что наша главная задача - это наиболее подробное восстановление картины прошлого. На вопросах подробности останавливаться не будем, все равно степень подробности того или иного исторического описания ограничена наличием источников по этой теме, а вот вопросы подлинности... Самое трагикомичное, что после констатации этого факта в ходе дискуссии с традиционалистами было с их стороны заявлено, что так ставилась задача на рубеже XVIII-XIX веков, и с тех пор историческая наука сделала ряд шагов вперед: к примеру, рассмотрения глобальных процессов в целом, уже упоминаемая герменевтика и т.д.

Да, что и говорить, что рассмотрение глобальных процессов в целом, что уже упоминаемая герменевтика - это немало. Только вот подлинные исторические факты - это подлинные исторические факты. И если воссозданы факты неверно, то будет неверно воссоздан процесс, с одной стороны, и едва ли найдется наиболее удовлетворительная трактовка этих фактов. Это с другой стороны. То есть если не решена главная задача исторической науки на уровне отдельных фактов, но нечего говорить о глобальных процессах.

Исторический факт, если говорить на бытовом и наиболее популярном уровне (ниже это рассмотрение будет рассмотрено более формализовано), вызывает интерес с двух точек зрения: что произошло (что происходит) и то, что произошло (происходит), произошло (происходит) на каком фоне. Причем рассказать о том или ином событии можно на основании небольшого количества документов, в то же время для того, чтобы восстановить фон событий в целом, покопаться в различных документах нужно изрядно. Нечто подобное звучит банально, и нечто подобное даже написано в традиционных учебниках по теории истории.

Можно сказать и более поэтизированном более формализовано одновременно. Некий исторический факт - это мазок. Который имеет время, место, определенный набор цветов. А вот картина в целом - это совокупность подобных мазков.

Стоп. Вот тут то мы и подошли к тому моменту, который было бы и неплохо формализовать. То, что реально случилось, имеет:
- время,
- место,
- суть события (что случилось),
- персоналии (с кем случилось),
- объекты (с чем случилось)
То, что произошло, произошло:
- по какой причине (ну и как частный случай вопроса "по какой причине" причины мы можем рассматривать вопрос "с какой целью")
Кроме того, некое отношение к тому, что произошло, имеют некие такие вопросы, как:
- какая имело место картина положения дел (или, иначе, какие имели место при этом фоновые обстоятельства), и, может быть, произошедшее имело некие дополнения.

Автор книги все содержание предыдущего абзаца попытался изложить материал таким образом, чтобы у читателей возникло максимальное количество ассоциаций с обыкновенной грамматикой, с обыкновенным анализом предложения по его членам или частям речи. Это он сделал преднамеренно, так как следующий шаг, который он предпримет в изложении своего формализма, к грамматике имеет отношение более чем непосредственное. (И при этом он не поступил, как в книге [13], когда испестрил повествование формулами, которые сильно напоминают математические, так как это значительно бы усложнило восприятие читателей, судя по их отзывам по итогам выхода этой первой книги автора).

Дело в том, что любое простое предложение имеет такую часть, как сказуемое, которое отвечает на вопрос "что делать" (со всеми отглагольными формами: "что делает", "что делаешь", "что делается", "что делал", "что делалось" и т.д.) или "что сделать" (с аналогичными отглагольными формами : "что сделал", "что сделали", "что будет сделано", "что сделает") и т.д. Все те читатели, кто хоть как-то в курсе грамматической структуры русского языка, наверняка узнали глаголы совершенного и несовершенного вида. Та нехитрая мысль, которую хочет высказать автор этих строк: в любых источниках так или иначе при отражении фактов весь записанный материал так или иначе делится (или, по крайней мере, разбивается) на предложения совершенного или несовершенного типа. При этом простые предложения совершенного типа, которые отвечают на вопросы "что сделать" (и производными от него) мы назовем предложениями динамическими (так как так или иначе в них идет речь о некой динамике), а все предложения, которые отвечают на вопросы "что делать" (и производными от него) мы назовем предложениями статического типа.

Итак, у нас определена статика и динамика повествования. Теперь (внимание!) ту же самую статику или динамику повествования мы можем определить (to define) с другой точки зрения. А именно, мы можем представить себе некую личность (персоналию), представителя фауны, или просто некий объект повествования (который принадлежит к понятиям неодушевленным).

Мы можем для описания этой личности (персоналии), представителя фауны, или просто некоего объект повествования, принадлежащего к понятиям неодушевленным, подобрать ряд параметров, которые его описывают. Чтобы читатель, который привык к чисто беллетрестическим, художественным описаниям, особо не пугался, мы скажем, что человека можно описать, к примеру, по его физическим данным (рост, вес, размеры частей тела, местонахождение в тот или иной момент, профессиональный род деятельности, привычки и т.д.), аналогично мы можем описать какого-то представителя фауны. Что касается объекта невоодушевленного, то здесь ситуация такова, что число параметров, которые поддаются описанию, еще большее.

Одним словом, мы хотим сказать следующее. Если выбрать определенный момент времени, и зафиксировать некий параметр описания (некую совокупность параметров), который в этот момент времени изменился (или, если для совокупности параметров во множественном числе, которые в этот момент времени изменились), то мы получим то, что называется историческое событие. Это историческое событие (повторимся) описывается строго глаголами совершенного типа (по крайней мере, в рамках грамматики русского языка. Вопрос, как решается такая проблема в рамках грамматики других языков, мы здесь рассматривать не будем, ограничившись констатацией факта, что, к примеру, в романо-германских языках глагольных форм, которые содержат в названии слова perfect, хватает).

Итак, событие - это мгновенное изменение некоего параметра (некой совокупности параметров), которые описывают окружающий мир.

Абсолютно аналогично мы можем поступить со статическим аспектом повествования. Единственное что, нам при этом придется определить (to determine, ввиду того, что слово "определить" в русском языке имеет два смысла, автор этих строк считает своим долгом с целью облегчения восприятия давать англоязычные аналоги) два момента времени: конечный и начальный. А то положение дел, которое описывалось бы во временной промежуток между ними, мы можем назвать картиной положения дел, или просто положением дел. (Можно даже для этого употреблять такие слова, как просто "положение", "ситуация", но у нас по ходу текста книги, как правило, будет фигурировать именно "картина положения дел").

Итак, картина положения дел - это то положение дел, когда наблюдается картина неизменного положения тех или иных параметров описания. Если на бытовом языке: это когда ничего не происходит, а все ничего не происходящее можно легко описать глаголами несовершенного вида.

Тогда такое понятие, как исторический факт, можно будет легко определить (to define) как объединение такого понятия, как событие, и такого понятия, как картина положения дел.

Итак, в такой науке, как история, которая, согласно многим древним авторам, является учительницей жизни (Historia magistra vita - лозунг средневековых историков), можно, в общем случае, описать все, что угодно. То есть, может быть описана как статика, так и динамика окружающей жизни во всех ее (жизни) проявлениях.

Определения событию, картине положения дел и историческому факту даны, и то, как переводить бытовой язык описания в язык более формализованный, более-менее ясно. Теперь осталось "такая мелочь" как применить разработанный формализм к вопросам изучения истории на основании источников.

Нужно признать, что в учебниках по источниковедению и по теории истории этот вопрос освещен не худшим образом. Причем очень интересен ключ, в котором решены эти проблемы: при описании картины тех событий, которые исследователю было бы неплохо восстановить, всякий раз подчеркивается субъективный характер как самих источников, так и исследователей. То есть подчеркивается субъективный характер той картины, которая предстояла бы к восстановлению, и которая была бы восстановлена исследователем. То есть (как у автора этих строк создалось впечатление), идет игра с такими понятиями, как историческая реальность (то, что нужно восстановить), исторические исследования (то, чем занимается исследователь) и исторические знания (тот объем накопленной информации, который может иметь отношение к данной теме). При этом, если появится новая информация, то она может внести в такое понятие, как историческое знание, новые черты. При этом, что самое трагикомичное, в стороне оказывается вопрос, а что же делать, если ряд новых знаний будут противоречить ряду старых знаний. И вообще вопрос логики сравнения старых знаний с новыми там (на страницах учебников теории истории) почему-то, как показалось автору этих строк, не освещен.

Говоря в общем случае, особенность изучения истории связана с тем, что эта наука изучает прошлое. То самое прошлое, которое уже никогда впредь не повторится. И здесь таится ее фундаментальное отличие, к примеру, от экспериментальной физики (да и химии тоже, а ниже приведенное высказывание можно обобщить на любую естественную науку): если экспериментальная физика фиксирует лишь повторяемые, воспроизводимые факты (аргументы типа "Вот была одна божественная минута, вот был один божественный замер, одно неповторимое явление" она всерьез не принимает), то с историей ситуация несколько иная. Особенностью познания прошлого, то есть особенность изучения истории, как раз в том, что события, которые были давно, уже никогда не повторятся.

Вопрос: можем ли мы сделать некий шаг к тому, чтобы свою работу с источниками организовать так, чтобы все моменты, связанные с субъективизмом, максимально отодвинуть на второй план? Наверное, можно. И традиционная наука так и поступает. К примеру, если есть один источник, который при изучении одного довольно известного события называет одно значение количественного, не очень трудно поддающийся представлению параметр (к примеру, численность войск перед некой битвой и их вооружение), а второй источник называет несколько иное значение этого параметра, то в дальнейшем исследователь при описании событий в своей работе будет просто говорить, на чью информацию он будет опираться. То есть будет иметь место картина дел согласно одного источника и согласно другого источника.

Такое, в общем-то для исторической науки не новость, и подобных примеров не очень мало. Они так выглядят: "картина некоего события, выраженная в числах, согласно одному источнику" "картина некоего события, выраженная в числах, согласно другому источнику" и т.д. А вот иное дело, когда о таком событии не известно вообще ничего. И вообще, вот источник, о котором известно очень мало, не датирован, или датирован так, что его датировка допускает много различных вариантов ее толкования... К этому вопросу в этом разделе автор этих строк вернется немного ниже, а пока скажем немного о такой интересной вещи, как детерминизм.

У нас стоит очень простая задача либо описания природы какого-то явления. Мы можем на основании полученных (очень часто просто измеренных или выявленных, когда измерение невозможно) в процессе эксперимента данных говорить лишь об одном описании причин данного процесса (тогда все аналогичные процессы определялись бы однозначно на основании выведенной теории). С точки зрения логики в этом случае здесь бы работала обыкновенная индуктивная логика (путь от частного к общему), то есть путь последовательного обобщения. На основании этой индуктивной логики можно вывести определенный закон и говорить об общих закономерностях процесса (пример: если сверху вниз падает хотя бы одно тело (к примеру, мяч), то сверху вниз должны с тем же успехом падать все остальные тела, причем с теми же самыми скоростными характеристиками (с равномерно меняющейся скоростью и постоянным ускорением)).

Итак, был показан пример индуктивных рассуждений. Мы остановимся на нем более подробно и воспроизведем его еще раз: если сверху вниз падает хотя бы одно тело (к примеру, мяч), то сверху вниз должны с тем же успехом падать все остальные тела. Вот путем простого логического обобщения с одного тела (мяч) на все остальные тела выведен закон свободного падения. Итак, согласно этому закону любое тело, будучи поднятым на определенную высоту над поверхностью Земли и оставленным без опоры или подвеса, будет испытывать ускорение свободного падения и двигаться по направлению вниз к земле с этим ускорением.

То есть, иными словами, относительно такого процесса, как поведение тела над поверхностью Земли без подвеса или опоры, был применен принцип детерминизма, что в самом простом обобщении привело к изложенному предложением выше выводу о свободном падении тела.

В общем случае, детерминизм (согласно атеистическому словарю [97]) - философская концепция, утверждающая объективное существование всеобщей закономерной взаимосвязи явлений и ее причинной обусловленности, когда одно явление (причина) порождает с необходимостью другое (следствие). На примере применения детерминизма к положению тела в свободном состоянии в воздухе мы сделали обязательный вывод о его свободном падении с ускорением свободного падения. То есть, применительно к данному случаю мы его можем условно назвать детерминизмом свободного падения.

Но вот мы подняли в воздух, к примеру, чистый лист бумаги, положили его плашмя, и с ужасом обнаружили, что те движения, которые он описывает в воздухе, отличны от свободного падения. Есть сопротивление воздуха, есть другие силы и т.д.. в любом случае, в подробности физики этого явления пока вдаваться не хочется. А вот с точки зрения примененного к этому явлению философского принципа детерминизма свободного падения, мы можем смело говорить о кризисе этого детерминизма.

Разумеется, при этом нам очень хочется провести ряд экспериментов, согласно которым мы все же сможем так или иначе падение этого листа бумаги прогнозировать. Только вот незадача: от то маленький, легенький, порхает со стороны в сторону, касается земли ну в буквально в том месте, где ему вздумается... То есть, иными словами: точный характер этого процесса мы определить не можем.

Зато вот здесь, в этом случае, нам приходит на помощь теория вероятности. И эта теория говорит, что в результате экспериментов было бы неплохо зафиксировать некую статистику падения листа бумаги, а в дальнейшем все наши предсказания строить именно на основании этой статистики. То есть: листик бумажки упадет в некое место не со стопроцентной гарантией, а с некой вероятностью, с общем случае, которая меньше, чем все сто процентов, он коснется поверхности земли то ли правым краем, то ли левым, то ли передним, то ли центром...

С точки зрения философской (самое примечательное, такая дисциплина, как общая теория науки, сама относится к философии, а сами физики, хочется вспомнить, долгое время себя именовали натурфилософами) это бы означало отказ от детерминизма и начало применения вероятностных методов, согласно которым ничего нельзя предсказать жестко и однозначно, но все можно описать и предсказать с той или иной долей вероятности.

Итак, автор этих строк попытался показать, что в науке есть два способа фиксации результатов познания: детерминизм (когда результаты познания фиксируются в результате совокупности неких параметров, определяемых однозначно), и вероятностные методы, когда результаты познания фиксируются с обязательным соблюдением тональности "с той или иной степенью вероятности".

Ну а теперь, согласно обещанию, давайте вернемся к источникам, и тому реальному материалу, который в них изложен. Говоря в общем случае, каждый источник может как что-то знаменовать своим появлением самим фактом своего существования (время и место его введения в научный оборот, лицо (группа лиц), которые к этому были причастны, путь его создания и передачи сквозь толщу веков. Самое интересное, в немецкой исторической науке давным-давно закрепилось очень крепкое и специализированное для этого случая слово Ueberlieferung, в буквальном переводе с немецкого - высокая поставка, сверхпоставка, сверхепередача), так и содержать некую информацию (иметь внутри некий текст, если это акт или нарратив, иметь некие внутренние физико-химические характеристики, если это археологическая находка и т.д.). Иными словами, каждый источник может иметь как внешнее, так и внутреннее содержание (см. рис. 1new_1)

Рис. 1new_1. Схематическое изображение соотношения внешнего и внутреннего содержания источника

Чтобы избежать голословности, приведем такой пример.  Русские былины самим фактом своего существования знаменуют интерес русского народа в героическим образам прошлого. Это - их внешнее содержание. Внешнее содержание былин - это то, где и когда они были записаны, где, когда и при каких обстоятельствах они были переданы (наиграны, напеты, рассказаны, записаны). Из их текстов мы узнаем много интересного из жизни различных слоев русского общества, о их религиозных представлениях. Это - их внутреннее содержание.

После рассмотрения схемы, изображенной на рис. 1new_1 и прочтения предыдущего абзаца читателю наверняка хочется спросить: может быть, у нее в арсенале есть что-то по рассматриваемой теме источниковедения? Как читатель абсолютно правильно догадался, есть. И даже определение внутренних и внешних свойств источника мы воспроизвели в том числе согласно учебнику источниковедения [295].

Говоря по крупному, традиционная историческая наука делит все исторические источники (как это отражено у Данилевского и Пронштейна в [293], ссылаясь при этом на статью Макарова М.К. "О принципах классификации источников" [297]), на письменные, вещественные, устные, этнографические, лингвистические, фотокинодокументы и фонодокументы (иными словами, звуковые записи). А вообще-то, что довольно очевидно, вся классификация источников легко может свестись к вещественным, устным, письменным. Письменные, в свою очередь, делятся на акты и нарративы.

Ввиду того, что история появления некоторых из источников по отдельности часто сводится к целому детективу, оставим пока вопрос внешних свойств источников пока в стороне. Посмотрим очень коротко на те источники, которые не являются немыми (то есть содержат хотя бы одно полноценное грамматическое предложение). В свете вероятностных методов, которых мы договорились придерживаться, наша задача свелась бы к тому, чтобы узнать, каков был бы наиболее вероятный характер информации, которая содержалась бы в непосредственно в тексте из источников.

Стоп. Каков наиболее вероятный характер информации - это вопрос, заданный слишком общо. Несколькими страницами ранее мы описали ряд параметров повествования (время, место, персоналии (с кем случилось), объекты (с чем случилось, что случилось). Естественно, что, если говорить о времени, о хронологическом аспекте, то, знакомясь с источником, мы хотим в наибольшей достоверностью познать время, о котором идет речь. А если говорить о месте повествования, о географическом аспекте, мы хотим с наибольшей достоверностью узнать это самое место повествования. А встречая имена отдельных людей, мы хотим знать, что за ними стоит... кто был реально участником повествования и какие он имел имена...

Довольно подробно такой формализм описан в [2] и [13]. В этих работах сразу же говорится, что любой факт, упомянутый в источниках, наиболее корректно рассматривать как отражение, образ того факта, который имел место на самом деле. При этом возникает одно очень интересное рассмотрение: факт, упомянутый в источнике, рассматривается строго как образ некоего факта, который имел место в действительности.

Что касается времени, то там очень подробно описан путь познания реального значения времени, которое может быть указано в источнике, от момента опознания неких совокупностей графических знаков, которые могут иметь отношение к обозначению времени, до самого момента определения (determinition) теоретически возможного диапазона времени. Если не вдаваться в подробности, и останавливаться на рассказе в двух словах, то просто укажем, что систем обозначения числовых знаков было не очень мало. Что касается систем времяисчисления, то их было несколько, причем ряд из них связан с временем правления того или иного правителя.

Что касается набора смыслов имен, то речь идет вот о чем (опять же, более подробно, и даже с большим количеством формул, которые сильно напоминают математические, в [2] и [13]). Если взять ту же самую последовательность графических знаков для источника и попытаться извлечь из нее информацию об именах отдельных участников, то очень часто не исключена ситуация, что отдельные имена будут относиться к собирательным понятиям, а не к именам отдельных личностей, отельные имена неких людей будут состоять из нескольких слов (один императорский титул мог состоять из двадцати слов, и путаница здесь могла быть какая угодно), и некое имя, написанное в нарицательном смысле, могло быть понято в смысле имени собственного, имя отца может легко быть понято в смысле имени сына и т.д.

Что касается последнего случая, то иллюстрацию к нему можно найти практически в любом ученике, к примеру, по славянским именам. К примеру, Волович - это фамилия, имя, или просто некто, являющийся потомком некоего Вола? Ивашка Федоров - это некто Иван по фамилии Федоров, или Иван, сын Федора, или Иван, холоп боярина Федора? (В связи с приведенным примером хочется отметить, что, естественно, некая информация, которая поможет ответить на этот вопрос, содержится в контексте упоминания этого имени в источнике, а также то, что система современных имен, фамилий и отчеств на Руси укоренилась не сразу). Александр, упомянутый в грекоязычном источнике, - это имя собственное или имя нарицательное в смысле "защитник людей" (нарицательный перевод с греческого)? Некто Штайнер, или Штейнер, который упомянут в неком германо-, или латиноязычном источнике, это реально человек по фамилии Штайнер или просто некто, имеющий отношение к обработке камней? Некий Хасан из арабоязычного источника - это лицо по имени Хасан или просто красавец (как это нарицательно с арабского)? А ведь сюда нужно еще прибавить все варианты, которые могли бы возникнуть при переводе...

Путаница в восприятии здесь могла возникнуть легко. (Гореизвестный пример поручика Киже - это одна из иллюстраций подобной путаницы. Но: там речь шла о путанице, возникшей в рамках всего лишь одного языка!). К слову, автор при разработке своего формализма преследовал и дну из задач, которая скорее бы была отнесена к задачам из области политики, а именно, задачу толерантного, терпимого отношения к каким угодно трактовкам. По сему в рамках выдвигаемого им формализма нет слова "путаница", есть всего лишь слово "трактовка".

Итак, каждый из параметров факта (или отражения факта), упомянутого в источнике, представим в виде совокупности неких вариантов, или трактовок этих параметров. А что касается факта в целом то он, следуя аналогичной логике, легко представим в виде совокупности того, что автор этих строк назвал бы фактотрактовками. Которая, в отличие от факта, была бы уже нерастяжимой по смыслу.

Итак, в рамках нашего формализма вырисовалось два понятия. Первое понятие - это понятие факта, как понятие растяжимое. И второе понятие - это понятие фактотрактовки, как понятие нерастяжимое. А соотношение между ними мы легко проиллюстрируем на схеме, изображенной на рисунке 1new_2.

Один маленький момент. Вполне очевидно, что в том случае, когда некая информация, содержащаяся в источнике, является выдуманной, то она не является отражением никакого факта. В таком случае мы просто говорим о нигилистической трактовке. Такой случай будет также отражен на указанном рисунке.

Итак, то, что отражено на рисунке 1new_2: если некая информация из источника не соответствует действительности, то мы будем говорить о нигилистической фактотрактовке. Если же информация из источника будет вполне неким реальным отражением некоего факта, то мы будем говорить о совокупности в той или иной степени вероятных фактотрактовок.




Рисунок 1new_2. Соотношение между понятием факта и понятием фактотрактовки.

При этом, что очевидно, возникнет, некое логическое усложнение процесса познания. Ведь, хочется повториться, нужно разработать такой формализм процесса познания, при котором учитывался бы не один параметр процесса познания, а несколько.... или даже много (пардон перед читателями за игру со смыслом русских слов "несколько" и "много"). По сему этот метод познания разработчик назвал методом, или логическим формализмом многовариантности.

Итак, логический формализм многовариантности - это логический формализм, который позволил бы осуществлять процесс познания исторических процессов при рассмотрении всех без исключения трактовок упомянутой в источнике информации. Самое трагикомичное, нечто аналогичное провозглашает традиционная историческая наука под принципом герменевтики. Но: почему-то она абсолютно без критичности относится ко всем датировкам древности и средневековья.

Идем дальше. Если мы будем брать источник за источником, и строить по каждому факту, упомянутому в документах, фактотрактовки за фактотрактовками, то в конце концов, мы получим не одну картину глобального развития человечества, а много. Можно даже сказать, очень много. И тогда весь итог, всю сумму данных картин мы просто назовем совокупностью версий реконструкции. О подробностях ее построения - немного ниже, а пока только проконстатируем факт, что неким промежуточным моментом процесса познания древности по методу многовариантности будет это самое построение совокупности версий реконструкции.

Итак, применение вероятностных методов может элементарно привести к тому результату, что на выходе исследований вырисуется не одна какая-либо жесткая версия, а их совокупность. И те версии, которые войдут в эту совокупность, будут иметь не меньшие шансы на достоверность, чем та традиционная (с хронологической точки зрения), которая отражена в учебнике истории.

Наша задача в этом случае, как и в любом другом случае с историческими исследованиями (как об этом уже шла речь выше) - это получить картину реконструкции прошлого. При этом, если отказаться от принципа детерминизма (принципа получения лишь однозначных результатов), то в результате этой попытки реконструкции можно получить не одну а, что наиболее вероятно, несколько наиболее достоверных версий реконструкции. Причем такое можно сделать во сколь угодно глобальном масштабе, в том числе попытаться составить совокупность версий реконструкции истории человечества (один из творческих планов автора на эту книгу). Затем эти полученные версии зафиксировать как формальный результат, а после этого представить этот результат широкой публике, что можно будет сделать в произвольной форме, в том числе в форме монографии или учебного пособия.

Тем самым с точки зрения глобального генезиса гуманитарных наук наступает очень интересный момент. Детерминизм, то есть четкое предсказание чего-то, (а в применении к исследованию древности - точное установление различных фактов прошлого, с точки зрения хронологии, географии, персоналий и т.д.) сменяется вероятностными методами, согласно которым каждому событию, каждому параметру того или иного события будет ставиться в соответствие та или иная статистическую вероятность. То есть все выражение в тональности "точно", "определенно" придется сменить на выражения в тональности "наиболее вероятно". Таким же выражения с отрицательной тональностью типа "этого не могло быть", "это всего лишь легенда", "это фальшивка", нужно будет сменить на более мягкие выражения типа "этого скорее всего не могло быть", "это скорее всего всего лишь легенда" (выражение чувства неловкости за двойное употребление слова "всего"), "это, скорее всего фальшивка". Ну, а если быть строгим и формальным, то нужно будет каждую из трактовок этого факта сопоставить с каждой из версий реконструкции.

(Как примечание: здесь хочется прибавить, что попараметричное представление событий, которое изложено на предыдущей странице (или на этой странице, внимание верстальщика) - это отнюдь не вымысел автора. Если верить Бринкен, ([63], стр.2), еще Гюго из монастыря св.Виктора, говорил о трех категориях повествования: Персоны, время и место. А Кассиодор (которому приписываются годы жизни 485-580, канцлерство при дворе Теодориха Великого, а после - основание монастыря, сказал совершенно четко: кто упустит время, тот погрузит все во мрак безызвестности - ВП).

С точки зрения иллюстрации особенностей детерминизма хочется поговорить о каком-то очень конкретном событии из истории тех времен, где хронология сомнительна, и о том, как на него отказ от принципов детерминизма проливает новый свет. Давайте вспомним немного об одном событии из истории древнего мира, о котором написал даже школьный учебник истории: об уходе из жизни Александра Македонского. Согласно учебнику истории, он ушел из жизни в -323 (читать: в минус 323 году) году (взято из Лопухина [52], таблица на последней странице), или в 323 до новой эры, как это называлось в учебниках истории в советский период, или в 323 году до общей эры (как об этом принято писать во внецерковных кругах на Западе). Или в 323 году до Рождества Христова (как принято об этом говорить в христианских кругах).

Можно на минуту представить, что идет обыкновенный урок истории в школе/лекция в высшем учебном заведении по истории древнего мира, на котором речь заходит именно об этом событии и его дате. Любой недобросовестный, некомпетентный либо же просто некритически воспринимающий хронологическую парадигму, или, если проще, хронологическую догму традиционной версии истории преподаватель просто упомянет эту дату без комментариев, да и только. Правда, если преподаватель окажется добросовестным, то он при этом непременно упомянет, что вообще-то, могло быть и иначе, так как источники по данной теме не ахти как надежны, к тому же пестрят разнообразием. После этого естественным образом возникает вопрос: если иначе, то как конкретно иначе. Тогда тотчас же выясняется, что такой вопрос по своей сути коварен и раскрывает всю методологическую несостоятельность нынешней исторической науки при исследовании достаточно древних периодов, которая базируется жестком хронологическом детерминизме (то есть на однозначном определении дат при исследовании древности).

Здесь автору этих строк могут возразить, сказав, что Александр Македонский для истории Древнего мира - это фигура слишком одиозная, слишком ключевая, и слишком многозначная. Но проблем нет никаких, приведем фигуру менее одиозную (по сему менее изучаемую в средней школе), к примеру, фигуру римского императора Тиберия, который ушел из жизни в 37-м году общей эры, и проделать рассуждения хронологического характера в том числе и для него, и прийти к тем же самым выводам.

Итак, методологическая ущербность нынешней исторической науки проявилась бы в том, что для добросовестного исследователя для того, чтобы получить нормальный мало-мальски удовлетворяющий его добросовестность ответ на упомянутый вопрос о дате ухода из жизни Александра Македонского, придется немного поколебать существующую парадигму. Что догму детерминистскую, что догму хронологическую.

Увы, что касается методологии нынешней науки в целом, то она заключается в том, что автор книги именует словом моноверсийность (ее можно считать одним из проявлений детерминизма, который действует под лозунгом "именно так и никак иначе"). Иными словами, имеется некая традиционная общепринятая хронологическая версия, которая автоматически весь материал, который ей подходит (и тем самым который ее подтверждает), объявляет достоверным.

При этом весь материал, который ей не подходит, она объявляет, ей противоречащим, а по сему легендарным, ибо законы логики таковы, что два взаимопротиворечащих утверждения не могут быть истинными одновременно. И дальше исследователь древности, который традиционной версией вооружен до зубов (именно этому учат в школах и университетах, а вопрос становления этой традиционной хронологической версии его волнует не очень часто), занимается своим очень нехитрым делом: сопоставлением тех данных, которые он извлекает из источников, с этой самой традиционной хронологической версией. При этом, увы, он очень часто упускает из виду задачу исторической науки, т.е. ту задачу, с целью выполнения которой он садился за изучение данных источников (как, по крайней мере, она сформулирована в учебнике истории): давать максимально подробное и максимально достоверное описание прошлого. Увы, такая задача с задачами музы истории Клио - восхвалением - не совпадает. Современная наука, как хочется надеется автору этих строк, к счастью, ушла далеко вперед.

А ведь эта самое наиболее достоверное описание может легко выйти с точки зрения хронологии за рамки традиционной версии ... К тому же с точки зрения географии, с точки зрения персоналий. А затем может вырисоваться и иная связь с источниками...

Диалог между сторонником традиционной школы и исследователем-альтернативистом очень часто проходит при таких обстоятельствах, когда один оказывается в роли неуча (в одном крайнем случае) и еретика (в другом крайнем случае). Что касается автор этих строк, то ему приходилось бывать и в одной, и в другой роли.

Не исключен, правда, нейтральный случай, случай высокомерного умника, который также заметил то, что они, маститые историки-традиционалисты заметили давным-давно, но который, в отличие от них, очень любит кричать об этом во всеуслышание и говорить на этом основании о кризисе в исторической науке. это выглядит не всегда этично, ибо тогда представитель традиционной школы вынужден быть поставлен либо в роль сторонника догмы, либо в роль всезнайки. Как одно, так и другое для его научной репутации вредно.

Итак, о главной задаче исторической науки: давать как можно более полное и подробное описание картины прошлого. Об этом очень хочется написать, то тут всплывают в памяти не строки из самого учебника истории, а афоризмы об исторической науке и описания трагикомичных инструкций, в которые она очень часто попадала. Одна цитата из Оскара Уайлда "Давать аккуратное описание того, что никогда не случалось и является неотъемлемой привилегией и свойственным занятием историков" чего стоит... (приводится по Борхарду, [11], где она служит эпиграфом целой книги).

Автор этой книги настроен на пересмотр существующей концепции древности и средневековья с точки зрения хронологии и всего, что из хронологии будет следовать (в частности, персоналий) довольно решительно. В отличие от своих многочисленных коллег по исследовательской работе, которые ограничиваются раскрытием темы несовершенства существующей хронологической концепции древнего мира и средневековья, он планирует не только доказать слабую состоятельность такой концепции картины древнего мира и средневековья (с его точки зрения, ее неправомочность уже показана давным-давно, а слово "показана" здесь употреблено вместо слово "доказано" лишь потому, что не столь просто относительно гуманитарных наук употреблять слово "доказательство"), но и наиболее достоверным образом эту самую картину древности и средневековья реконструировать. В данном случае слово "реконструкция", естественно, следует понимать в его наиболее глобальном смысле, в смысле создания наиболее достоверной картины как хронологии и географии прошлого, так и наиболее достоверных имен участников прошлого.

Итак, метод многовариантности, который позволял бы учитывать бы не один вариант трактовки некоего исторического факта, а много, как мы уже указали выше, привел бы в промежуточном случае к созданию не одной, а нескольких (или даже многих) версий реконструкции.

(Мелким шрифтом или как примечание: эта глава является второй редакцией работы автора этих строк [2] "Теоретические основы реконструкции истории человечества на основании имеющегося исторического материала", которая выставлена в Интернете на www.wladmoscow.narod.ru/teor-osn.htm. Она явилась последней главой его книги [13] "Татаро-Монголы. Евразия. Многовариантность". Автор книги обращается к читателю к советом ознакомиться также с ней, так как в этой книге затронуты и развиты довольно интересные вопросы).

Итак, давайте теперь от системы понятий перейдем к выполнению задачи реконструкции истории человечества.

Если, пользуясь методологией многовариантности, приступить к выполнению описанной задачи, то есть воссоздания наиболее достоверной картины прошлого с точки зрения хронологии, географии и персоналий по принципу многовариантности, то мы должны отметить, что с точки зрения методологии процесса реконструкции существуют два пути, которые разнятся сложностью и информативностью.

Первый их них связан с тем, что мы будем воедино на хронологической шкале собирать отдельные факты и/или фактотрактовки. Тогда, как нетрудно догадаться, у нас возникнет проблема угрожающе большого количества версий реконструкции.

Мы эту техническую проблему сможем решить, идя по другому пути, следующим образом: мы можем ввести понятие простейшей последовательности двух фактотрактовок (в обязательном порядке разных фактов), которые взяты (для упрощения) из материала, созданного в одной исторической или хронологической традиции (более популярно: взятые из одного архива или одного нарратива), и временной промежуток между которыми четко с определенной точностью количественно оцениваем и отличен от нуля. Такую простейшую последовательность двух фактотрактовок мы назовем виртуальной хроникой.

Простейший пример виртуальный хроники: два акта из жизни, зафиксированные, к примеру, в нижегородском архиве. Один документ содержит жалобу купечества Великому князю на его наместника, и датирует вторым годом правления наместника Дмитрия, второй из них датирует некое судебное дело по беспорядкам четвертым годом наместника Дмитрия. Обе датировки могут быть указаны в неявной форме. Итак, налицо два события с четко фиксированной временной разницей между ними.

Параметры, которыми описывается виртуальная хроника, также легко понимаемы из общелогических соображений: это все параметры фактов (фактотрактовок), которые в нее входят, параметры, которые описывают саму связь фактов (их последовательность, временное расстояние между ними), и возникающая по ходу дела картина положения дел (и ее трактовки).

Если позволить себе некое обобщение с количественной точки зрения, то можно ввести понятие виртуальной хроники и четко отфиксированным временным интервалом между фактами и без такового. В последнем случае речь бы шла лишь о качественном виде виртуальной хроники: первый факт второй факт, третий факт и т.д.

После введения такого понятия виртуальной хроники весь процесс реконструкции может свестись к одному-единственному приему: мы берем факты из различных источников, (в этот момент взятия они свеженькие, растяжимые), создаем и фиксируем фактотрактовки (а фактотрактовки, в отличие от свеженьких фактов из источников, уже нерастяжимы, с этой целью понятие фактотрактовки и вводилось).

Далее из фактотрактовок мы строим из них виртуальные хроники, далее создаем вероятные оригиналы виртуальных хроник, и уже конкретно из вероятных оригиналов виртуальных хроник создаем версии реконструкции. (При этом - внимание - очень желательно после каждого из фиксируемых событий фиксировать картину положения дел, которая получалась бы между этим событием и предыдущим). Версия реконструкции должна быть, желательно, как можно более глобальной.

Стоп. Что же такое этот самый вероятный оригинал виртуальной хроники, которого мы упомянули в предыдущем абзаце? А очень просто. Это та последовательность событий, которая теоретически могла иметь место в действительности. Соответственно, вероятный оригинал какого-то факта их хроники - это тот факт, который теоретически мог иметь место, с указанием его даты.

Можно, конечно же, вместо такого понятия, как "вероятный оригинал", вводить такое понятие, как "прообраз", "прототип". Но увы, как понятие прообраза, так и понятие прототипа в литературоведении развито для персонажей, у нас же вопрос поставлен немного пошире - о событиях в целом.

Давайте с теорией реконструкции продвигаться немного дальше. Для того, чтобы это было реализовано на практике, остается одна-единственная вещь: всеми доступными способами проверки составить мнение о том, все-таки можно ли источник рассматривать как достоверный либо же этот источник допускает его рассмотрения как сфальсифицированный, а если источник таков, что допускает рассмотрения как сфальсифицированный, то что, в общем случае, из этого следует. То есть, в общем случае, если источник подозрений на сфальсифицированность не вызывает, то в работу идут факты, в нем упомянутые, а если он таковые подозрения вызывает, то самим фактом, который идет в работу, будет само его появление (можно, конечно же для этого случая употребить слова "сам факт его появления, но автор этих строк стремится всех каламбуров избежать").

А наличие в нем внутренних противоречий, с одной стороны, и наличие внешних подозрительных моментов, которые сопроводили его появление, с другой стороны, были бы частными случаями такой сфальсифицированности.

Очень часто сам фальсификат, то есть источник с подозрением на фальсификацию, может содержать авторазоблачение. Об этом более подробно автор этих строк пишет на страницах одной из своих работ [298] под названием "Может ли фальсификат содержать авторазоблачение? Об одном логическом приеме исследования древних источников", которая выставлена в Интернете на www.wladmoscow.narod.ru/emotiwizm.htm. Лицо, которое занималось самой фальсификацией, часто в форме, понятной для одних и непонятной для других, сообщало о сфальсифицированности. Это могло носить характер совершенно невинных заметок на полях рукописей. В качестве примера автор этих строк упомянет скажем, о Радзивилловской летописи, описанной в восьмом томе "Христа" Морозовым, который в ней заметил ряд явно не подобающих летописи подобной древности записей на полях.

Вопрос наличия в источнике тайных знаков, или, как, возможно, было бы лучше выразиться, тайных сигналов - это вопрос изотерики, который можно изучать и изучать, и по которому можно по итогам изучения выдвигать версию за версией и гипотезу за гипотезой. По сему хочется вернуться к вопросу теоретических основ реконструкции.

Итак, после построения вероятных оригиналов виртуальных хроник простейшая версия реконструкции приобрела бы очень простой вид: событие - картина положение дел - событие - картина положения дел и т.д. (рис.1new_3)

Рис.1new_3. Простейший вид версии реконструкции.

На нашем рисунке такой простейший вид реконструкции изображен в виде оси, на которой в виде точек нанесены события, и блоков, которые символизируют те или иные картины положения дел. Можно, конечно же, версию реконструкции, изобразить просто в виде одной оси, на которую в виде точек нанести события, а в виде промежутков между этими событиями нанести картину положения дел (если, разумеется, речь идет о реконструкции событий в одной местности. В случае реконструкции событий в разных местностях можно провести несколько временных осей и для каждой из них нанести свои события на временную ось, как это изображено на рисунке 1new_4)


Рис.1new_4. Простейший вид версии реконструкции для рассмотрения задачи реконструкции в нескольких географических местностях (для конкретности: в местностях А и В)

После этого все факты (фактотрактовки), которые не вошли в данную версии реконструкции, мы можем использовать в качестве проверочного материала. Их можно сопоставлять с каждой из версий реконструкции, получая тем самым ее оценку и рейтинг (см. схему на рисунке 1new_6)

Один маленький момент. Читателю демонстрируется ядро многовариантности, которое гласит, что весь исторический материал теперь можно сопоставлять не только с одной-единственной версией реконструкции, но с каждой из полученных и зафиксированных в совокупности версий реконструкции. Тем самым проблему моноверсийности как основную методологическую проблему традиционной исторической науки можно бы было считать решенной.

После того, как каждую из полученных версий реконструкции сопоставить с отдельными фактами из источников и их фактотрактовками, которые не вошли в эту версию, то результаты можно сформулировать в том числе и в поддающимся счете виде. Тем самым у нас возникнет следующая картина: мы всегда сможем взять одну-две-три-десять самых высокорейтинговых версий реконструкции и сказать, что скорее всего, именно они имеют большие шансы на справедливость.

Что касается исторического материала, который мы могли бы содействовать для построения версий реконструкции, то мы его могли бы взять практически любой. Письменные источники, (содержимое всех архивов, библиотек, музеев), устные (всевозможные произведения устного народного творчества), а также то, что создано руками человека, то есть артефакты. Имеются, что немаловажно, еще и данные применения естественных наук к различным областям истории (физика, экономика, геология, химия, история различных областей техники).
(Как примечание. Артефакт, если верить энциклопедии Кирилла и Мефодия [12] (от лат. artefactum - искусственно сделанное), предмет, изготовленный, сделанный человеком. Как правило, сюда включаются все археологические находки, предметы быта и произведения искусства).

Далее. Как указано немного выше, при самом построении версий реконструкции возникнет основная проблема комбинаторики - проблема очень большого числа версий. Из этого следуют два основных логических вывода:
1. В качестве материала для реконструкции единицы данного материала (уже отмечено, что лучше всего в качестве такого материала рассматривать виртуальную хронику) лучше всего брать как можно более протяженные во времени, то есть изначальный материал реконструкции должен быть как можно более продолжительным.
2. Было бы неплохо разработать и внедрить принципы оптимального уменьшения версий реконструкции.

Что касается принципов оптимального уменьшения версий реконструкции, то здесь не стоит останавливаться на этом подробно, так как они сформулированы в [2]и [13]. Лишь вкратце повторим их:

1. Принцип непрерывности
2. Принцип оригинальности
3. Принцип антиудревнения

1. Принцип непрерывности,
который в применении к большому числу версий реконструкции состоял бы в том в следующем:

Если в данной версии реконструкции присутствуют временные промежутки (лакуны), которые не описываются историческими документами, то такая версия маловероятна.

Данный принцип можно легко обобщить по географическому признаку, что было бы важно для реконструкции истории отдельных территорий:

Если в данной версии реконструкции данной территории (данного сообщества людей) присутствуют временные промежутки, которые не описываются историческими документами, то такая версия маловероятна.

2.Принцип оригинальности

Если его сформулировать кратко, то он гласит, что маловероятно, чтобы один временной промежуток, описывающий события, происходившие на одной какой-то территории, описывался двумя независимыми хрониками с абсолютно разными персонажами.

3.Принцип антиудревнения

Как правило, вопрос датировок отдельных событий в мировой истории не был лишен политического оттенка, и споры на тему "что древнее" возникали не так редко. Поэтому очень часто отдельные события описывались заведомо более ранними датами, нежели они имели место в действительности.

Что же касается обратной ситуации, то есть когда события ранние были датированы датами более поздними, то они практически не наблюдались. Поэтому автор статьи отважится сформулировать принцип антиудревнения:

Маловероятными являются те версии реконструкции, в рамках которых вероятный оригинал некой связанной последовательности событий (хроники) будет лежать хронологически раньше образа зафиксированной в хронике этой последовательности событий.

Итак, совокупность версий реконструкции в свет имеющегося в наличии исторического материала. Можно ли создать такую методику, чтобы, с одной стороны, максимально учесть весь имеющейся в наличии исторический материал, а, с другой стороны, создать максимально информативную и максимально достоверную картину реконструкции? Автор этот вопрос попытается осветить.

При таком подходе более-менее понятно, что из всего исторического материала должно что-то браться для создания основных версий реконструкции, а что-то - для их проверки. Из чисто интуитивных соображений более-менее понятно, что для материал, который будет использован для основных версий реконструкции, будет по объему значительно уступать материалу, который теоретически может быть использован как проверочный.

Структура основного материала, который использовался бы для создания версий реконструкции, более-менее описана. Структура проверочного материала в свете последнего предложения может быть описана кратко и остроумно: весь материал, который не вошел в основные версии реконструкции. Такой материал бы состоял как из единичных фактов (фактотрактовок), так и из отдельных виртуальных хроник со всеми их атрибутами. Если более подробно то туда могут войти не только отдельно взятые фактотрактовки, но и, в случае использования в качестве проверочного материала отдельных целостных хроник, такие их элементы, как последовательность фактов, временное расстояние между ними и т.д.

Если более подробно, то в проверочный материал могут войти артефакты (со всеми их возникающими трактовками), весь актовый материал, устный материал, всевозможные изображения (со всеми их трактовками), а также, как нетрудно догадаться из предыдущего абзаца, весь материал из нарративов, который не вошел в версии реконструкции. (На схеме на рис. 1new_5 изображена его структура, а на рис. 1new_6 изображен сам проверочный материал под названием соответствующего блока, а также нити, которые к нему ведут). Хочется повториться: из единичных актов очень трудно строить сами по себе те виртуальные хроники, которые из чисто соображений удобства не повели себя так, что число версий реконструкции было бы угрожающе велико.
(Один маленький момент: разумеется, что если одна трактовка одного факта уже в версию реконструкции вошла, то вторая его же трактовка не может быть использована в версии реконструкции, а также не может быть использована в качестве проверочного материала).

Рис. 1new_5. Формирование материала, который используется для построения версий реконструкции и проверочного материала.

Итак, схематически весь процесс формирования материала изображен на рисунке 1new_5. Дается деление источников по их типам. Далее показано, что из актов, нарративов (повествовательных источников) и, в отдельных случаях, произведений устного творчества можно извлечь, помимо проверочного материала в виде отдельных фактов и их трактовок, материал для виртуальных хроник (так как оттуда можно извлечь связываемые факты, которые на схеме изображены отдельным блоком). Этого нельзя сказать об артефактах (включая различные изображения) и данных естественных наук.

Итак, процесс построения версий реконструкции. Мы берем первый источник (идеальный вариант - нарративный, хотя для такого случая актовый материал из одного архива, к примеру, судебные протоколы некоего города, тоже подошли бы), рассматриваем его с точки зрения подозрений на сфальсифицированность. В случае наличия таковых мы строим версии появления подобной сфальсифицированности, а в случае отсутствия таковой - мы берем материал из источника в работу (см. схему на рис. 1new_6). После этого мы берем некие другие источники, с помощью которых мы бы могли приступить к решению предварительной задачи реконструкции - задачи построения виртуальных хроник. Итак, на выходе первого этапа мы получаем некий набор виртуальных хроник.

После этого из этого набора мы берем первую виртуальную хронику, составленную на основании первой последовательности фактов (фактотрактовок), вторую виртуальную хронику, составленную на основании второй последовательности фактов и т.д. И строим их вероятные оригиналы.

Пример построения вероятных оригиналов виртуальных хроник. Из хроники императора Фридриха мы узнаем, что он крестился на своем втором году рождения, в свой первый военный поход пошел в одиннадцатилетнем возрасте, женился в возрасте семнадцать лет. Не имея четких указаний на то, когда же в абсолютной шкале эти события могли быть датированными, мы можем построить такие вероятные оригиналы его хроник, которые указанные события относили на годы 1102, 1111, 1117, или 1112, 1121, 1127, или 1302, 1311, 1317. Тем самым мы бы имели три вероятных оригинала виртуальной хроники, созданной на основании материала из жизни императора Фридриха.

И в конце концов мы получим некую комбинацию вероятных оригиналов этих виртуальных хроник (о неких тонкостях формализма чуть ниже), которую мы могли бы назвать гордо версией реконструкции. А если мы рассмотрим другой набор вероятных оригиналов, то мы получим другую версию реконструкции. И так далее, мы можем проделать эту процедуру столько раз, сколько нам захочется, в результате чего на выходе мы будем иметь нечто под гордым названием совокупность версий реконструкции.

А после построения этой совокупности версий реконструкции мы видим, что мы ее можем сопоставить с тем проверочным материалом, который изображен в правой части схемы. Любое сравнение, любое сопоставление имеет свою логику. В простейшем случае она выглядит неусложненно: некий элемент из проверочного материала, фактотрактовка или рассмотренная как единый факт последовательность неких фактов с их характеристиками, противоречит той или иной версии реконструкции, или нет. Случай непротиворечия можно легко рассматривать как случай дополнения. При желании можно развить и разработать более сложную логику сравнения, но пока это ни к чему.

Здесь автор этих строк обратит внимание на один тонкий момент. Дело в том, что в распоряжении исторической науки есть как факты, записанные очевидцами в первоисточниках, так и источники, которые созданы на их основании, как бы источники второго порядка (к слову: как правило, именно очевидцы ценились больше всего, историк русской церкви Василий Васильевич Болотов в [16] таких людей, очевидцев, которые создавали непосредственные источники, то есть иточнки первого порядка, называл многозначительно: истор). Если мы будем в качестве проверочного материала брать не трактовки отдельных фактов из источников, а целые источники, то нам в обязательном порядке придется учитывать взаимозависимость источников, а эта отдельная работа.

Очень интересно в этом свете взглянуть на такую проблему, как то, что большинство историков называет проблемой взаимного влияния источников. Самое интересное, что при этом довольно прозрачно то, что с фактической точки зрения что взаимозависимые источники, что источники, находящиеся под взаимным влиянием, содержат ту же самые внутреннюю фактовую структуру. К тому же: сам факт появления источников, которые находятся в отношениях взаимного влияния, тоже может пролить свет на многое, сам по себе являясь таким же фактом.

Итак, после сопоставления той или иной версии реконструкции с тем или иным историческим материалом, который мы назвали для конкретности проверочным, мы получили бы некую оценку ценности, некую состоятельность, или некий рейтинг оценки той или иной версии реконструкции. (Как примечание (внизу): один пикантный момент. Можно все излагаемое представить в виде кратких формульных записей, которые очень часто (более того, как правило) используются в учебниках по математике. Но временами математические формулы выглядят столь пугающе...)

(Здесь начинается тот отрезок статьи, который является новым по сравнению с версией 1-1).
Вопрос: можно ли более-менее явственно с математической, хотя бы качественно, или, по крайней мере, логической точки зрения дать путь выбора оптимальной глобальной версии реконструкции. Наверное, можно, и автором этих строк предлагается следующее.

Давайте рассмотрим сравнение какого-то конкретного факта с некой версией реконструкции. Как и всякий факт с точки зрения многовариантности, он может иметь несколько трактовок. При этом некоторые из них могут подходить к данной версии реконструкции, а некоторые подходить к ней не могут, причем, если они к ней не подходят, то они будут ей противоречить.

Мы можем поступить следующим образом. Мы можем взять большое число фактов, и среди них выбрать те, которые имеют фактотрактовки, подтверждающие данную версию реконструкции. Мы можем даже пойти еще дальше. Мы можем фактотрактовки рассмотреть в отдельных совокупностях, и в каждой из этих совокупностей рассмотреть фактотрактовки, которые, по рассмотрению, подтверждают нашу версию, на взаимную непротиворечивость. Их максимальное количество мы можем легко количественно зафиксировать. Таким образом, для каждой совокупности фактов и для каждой версии реконструкции мы можем совершенно четко зафиксировать то число непротиворечивых фактотрактовок, которые находятся с ней в согласии.

С другой стороны каждую из этих глобальных версий реконструкции мы можем оценить степень отсутствия в ней противоречивости. К примеру, если мы взглянем с точки зрения принципа непрерывности на каждое из мест повествования, которое фигурирует в версии реконструкции, то мы быстро придем к выводу, что можно оценить хронологические лакуны, то есть те временные промежутки, на которые в данной версии реконструкции не отнесено никакое событие, с количественной точки зрения. И вот эти лакуны и будут теми штрафными очками, которая данная версия реконструкции будет зарабатывать.
Сразу же ответ на вопрос - почему не рассматриваются другие два принципа оптимального сокращения числа версий, а именно, принципы оригинальности и антиудревнения. Дело в том, что их автор этих строк вообще вычеркивает из рассмотрения как катастрофически маловероятные...

Ну а в итоге разность между двумя вышеописанными параметрами - повторимся - между количеством взаимонепротиворечивых фактотрактовок и штрафных очков за счет наличия хронологических лакун, и даст тот искомый рейтинговый параметр сравнения. Можно даже записать красивое математическое выражение в виде формулы, которое появится в сугубо научной версии этой статьи

Вот, пожалуйста, автор этих строк и представил более-менее подробно читателям то, что в предыдущих версиях статьи называлось принципом рейтингового сравнения. Получилось это у него или нет - судить читателям. (Здесь заканчивается тот отрезок статьи, который является новым по сравнению с версией 1-1).

После этого из глобальных версий реконструкции можно уже переходить к истории того или иного периода, того или иного явления, той или иной местности. Одним слово - к локальным реконструкциям.

Весь процесс реконструкции для пущей наглядности изображен на схеме 1new_6.

Схема 1new_6. Познание прошлого при помощи исторического материала путем создания совокупности версий реконструкции с точки зрения как происхождения исторического материала, так и его фактического содержания.

Здесь хочется ввести одно специальное выражение. Относительно совокупности версий реконструкции очень удобно будет употреблять выражение "левая часть", а касательно всего имеющегося в наличии исторического материала, соответственно, "правая часть".

Очень интересно рассмотреть случай появления нового материала. К примеру, или появления неких новых документов, или новых археологических находок. Среди них теоретически могут быть даже те документы, из которых можно будет строить виртуальные хроники, то есть, согласно нашему формализму, они смогут участвовать в создании новых версий реконструкции. Хотя, конечно же, большинство нового материала, который в последнее время появляется и будет появляться, будет носить характер единоразовых фактов, которые можно было бы применять в качестве проверочного материала.

Хочется при этом обратить внимание на то, что сосуществование со старыми версиями реконструкции шло бы по принципу взаимодополнения (то есть нечто появляющееся создавало бы новые версии реконструкции истории человечества, которые бы старые не опровергали, а вместе с ними сосуществовали).

При этом сосуществование более достоверных версий с менее достоверными описывалось бы их опорой на виртуальные хроники и оценивалось бы согласно рейтинговой оценке.

А раз уж так, то абсолютно нечего бояться появления неких новых источников, в основном, священно-религиозного характера, которые бы полностью могли опровергнуть своей природой многие другие. А ведь такого массового появления легендарных источников такого характера, как у автора этих строк сложилось впечатление после общения с некоторыми историками, кое-кто боится....

О последних этапах, которые изображены в нижней части схемы, более подробно: на них мы, уже имея совокупность версий реконструкции, можем оценить каждый из источников (и каждый из персонажей источников) в свете тех или иных версий реконструкции. Как следующий этап мы можем из всех версий реконструкции выбрать оптимальную и попытаться познать в ее свете отдельные вопросы. Мы можем согласно этой, оптимальной версии реконструкции оценить все источники и попытаться осуществить некие локальные реконструкции (по интересующему нас периоду, месту, имени, историческому лицу и т.д.).

Завершить раздел хочется констатацией лежащего на поверхности факта, что виртуальные хроники и их вероятные оригиналы могут легко получаться из крупных имеющихся в наличии исторических нарративов, в частности, исторических хроник. Элементарные хроники при этом можно рассматривать без предварительной обработки, а вот компиляции при этом желательно как можно более подробно разбить по тем авторам, но которых идут ссылки. Таким образом, целый компилят (составная хроника) будет представлена в виде совокупности отдельно взятых элементарных блоков. Такой прием мы будем называть методикой поблочного разбиения. Он будет неоднократно применяться в дальнейшем.

В завершении данной главы хочется отметить, что результаты применения вышеописанной методики реконструкции мировой истории к истории Европы на период от нулевого года до конца позднего средневековья представлены в работе автора книги "Хронологические концепции истории Европы на период от начала общей эры до позднего средневековья, следующие из латиноязычных источников. Результаты применения формализма многовариантности"([3]). Эта работа вошла в качестве одной из глав в первую книгу автора под названием "Татаро-Монголы. Евразия. Многовариантность" ([13]). Еще она выставлена в Интернете на домашней странице автора на www.wladmoscow.narod.ru/chronkonc.htm.

Если позволить себе небольшое отступление из области политики, то хочется сказать, что рано или поздно многим станет очевидно, что истории, которой можно лишить (чего так боятся излишне политизированные историки), или истории, которой можно вознаградить, скоро не будет. При этом останется лишь та история, которую можно или нельзя будет познать. То есть та, которая с той или иной степенью достоверности была, или которой, с той или иной степенью достоверности, не было. При этом (увы) муза истории Клио прекратит быть музой восхваления (таково ее традиционное предназначение) и облачится в одежды музы познания.

Можно сказать иначе: сейчас наступает тот момент, когда всем исследователям древности, как традиционным, так и альтернативным, можно в своем, относительно нешироком кругу, разобраться, а как же все было на самом деле в интересующие их времена. Если не на уровне "точно" (детерминизм), то хотя бы на уровне "наиболее вероятно" (результат применения вероятностных методов).

Самое интересное здесь следующее (ради чего, собственно, эта книга и начала писаться). После построения совокупности версий реконструкции Европы становится вопрос построения левой части, то есть совокупности версий реконструкции для мировой истории в целом (это было бы, по крайней мере, неплохо), так как изложенный логический формализм разрабатывался специально для этой задачи. Это и есть творческая задача этой книги.