Поляковский В.Т. wlad@df.ru

Эмотивизм.
Может ли фальсификат содержать авторазоблачение? Об одном логическом приеме исследования древних источников.

Эскиз статьи был отражен одной из глав книги "Средневековье. Средиземноморье. Многовариантность".

В качестве ненаписанного предисловия и вместо эпиграфа…
Перед написанием этой статьи, как для ее версии, которая предназначена для массовых публикаций, так и для ее научной версии, которая могла бы подойти для энциклопедий, было бы неплохо провести некие логические рассуждения о некоторых особенностях средневековых текстов, а также текстов, которые традиционно приписываются древности. Было бы, конечно же, очень неплохо воспроизвести некоторые мысли из трудов других исследователей литературы, и даже учебника по литературоведению. Автор это статьи надеется, что в следующих версиях они все же появятся.

В свете предполагаемого засилья неверно или просто сомнительно датированных литературных памятников можно обратить внимание на один удивительный момент. Когда какой-то средневековый (или древний) автор создавал некий документ, которому предстояло сыграть роль древнего, то очень часто он в одной примечательно форме делал очень примечательные сообщение на тему, что да, к такому произведению можно не относиться как к подлинному документу всерьез. Такая форма часто состояла в том, что он к некой форме делал сообщение о том, что к его произведению нельзя относиться как к произведению, описывающему реальные события, и, наоборот, надлежит относиться как к произведению, в котором речь идет о заведомо нереальных вещах (у автора этих строк вертится на языке пример с приручением слонов, использованием их в боевом искусстве, то даже переход на них через Альпы, что для столь чувствительным для перепадов температуры животных было бы сущей мукой).

Итак, допустим (или проконстатируем факт, без особой разности), что есть ряд текстов, явно сомнительных с точки зрения хронологии своего происхождения. Если хронология их происхождения неоспоримо сомнительна, то можно даже ставить вопрос о фальсификате. Тогда вопрос: мог ли средневековый автор этого произведения (или автор, провозглашаемый древним), рукой которого писался этот текст, или просто человек, который занимался выводом этого текста в свет, в той или иной форме сообщить, что, действительно, данное произведение нельзя воспринимать как повествующее о подлинных событиях.

Автор этой статьи считает, что мог. Не исключено, что при этом мог быть использован принцип сообщения информации в такой форме, которая могла быть одной группой людей понята одним образом, а другой - другим образом. Иными словами, мог бы при этом сполна соблюден и ярко проиллюстрирован принцип просвещенных и профанов, когда просвещенные об имеющихся знаках или знают или подозревают или догадываются, а профаны знать об этом не могут.

С точки зрения автора этих строк, такое внетекстовое сообщение информации могло приобрести следующие формы:

- формат произведения. Автор мог легко свое произведение представить в рифмованном виде. Тогда в основе восприятия этого произведения мог легко мог быть поставлен принцип безумия любой поэзии, что для читателя образованного было бы вполне достаточным намеком на то, что произведение является плодом вдохновения, безумия и т.д., следовательно, оно не носит характер произведения строго документального. С этой точки зрения был бы очень интересен взгляд на все поэтические или просто рифмованные хроники.
– адресность произведения. Произведение самим наличием конкретного адреса доносило читателю информацию, если выразиться неусложненно “кому его читать, а кому его не читать”, тем самым стремление к точности повествования отходило на второй план. Итак, адресность (адресность, не посвящение) говорит, к правило, его невысоком уровне документированности.
- вставка неких заведомо малореальных, с точки зрения читателя, вещей. Автор или вводитель в широкий оборот такого произведения имел некое четкое представление о менталитете и образовании читателя, потому он легко знал о тех или иных его представлениях, и легко на основании этих представлений мог создать образ чего-то нереального. К этой категории могут относиться, к примеру, упоминаемые в хрониках аномальные явления. Но более часты в средневековых хрониках просто упоминания различных чудес, что можно рассматривать как частный случай упоминания заведомо малореальных вещей (miraculum). Можно также упомянуть вставку в хроники популярных мифов: мифа об империи и мифа о конце света. Очень часто подобные сообщения упоминаются наряду с эффектами головокружения, которые публика испытала (или могла испытать) от ознакомления с такого рода произведениями.
- частным случаем таких аномальных явлений мог бы быть конец света (пример: В семи первых книгах своей Хроники Оттон Фрейзингенский идет от Адама до своего времени, а VIII книга предлагает подробный рассказ о конце света. Сама такая композиция произведения говорит о том, что дело заканчивается концом света, следовательно, не исключена такая трактовка всего, о чем идет речь, что все закончилось концом света, следовательно, речь шла о нереальных событиях). Винцент из Бове в начале своего Speculum historiale заявляет, что расскажет историю мира "ab initio seculi usque ad finem" (от начала веков до их конца) [754]. И действительно, это Зерцало кончается эпилогом, в 24 главах которого речь идет de ultimis temporibus (о последних временах)(здесь наблюдается интересная игра смыслов: то ли речь о последних событиях, как для времени жизни автора, то ли здесь идет речь о некой конце света как мифологическом образе)
– (частично следует из предыдущего абзаца) придание отдельными персонажам мессианского характера или характера кары божьей
- вставка в текст повествования явных образов, которым приписывается повествование, и ссылок на авторитетов и антиавторитетов. К примеру, ПВЛ с ее Нестором летописец может служить ярким примером такого. С этой точки зрения структура ПВЛ предстала бы следующей: есть некий реальный повествователь, который создает образ еще одного повествователя, которому и приписывается само повествование. При этом сам Нестор-летописец оказывается в роли созданного образа.
– вставка заведомо расхожих, шаблонных сюжетов, постоянное употребление избитых выражений и популярных вводных и слов-паразитов (из этой оперы можно вспомнить об очень частом употреблении в конце многих предложений слова dicunt – говорят. Что характерно, такое слово шло просто, даже без знаков препинания)
– приписывание официальным лицам элементов поведения, несовместимых с их формальным саном. К примеру, многочисленные папы-отшельники…
- подчеркнуто частое упоминание имени Бога. Такое упоминание могло легко создавать ассоциации типа "Бог это знает", "а Бог его знает", которые бы имели совершенно четкий смысл: этого знает никто. Или: божья весть в смысле весть, сообщенная непонятно кем. Более подробно об этом - в книге автора этих строк "Трагикомичная история религии и атеизма" (готовой к печати)
– упоминание некоего источника, к которому имеет место ярко выраженное пренебрежительное отношение (к примеру, когда некоего называют по кличке вместо полного имени)
- подчеркнутое упоминание развлекательно-эстетического характера произведения (к примеру, слов об "услаждении сладкого слуха").
– подчеркнутая пафосность произведения, постоянное упоминание высоких слов (к примеру, упоминания крестовых походов…тема в целом для исследования открыта)
– подчеркнутое стремление к запутанности языка, демонстрация его напыщенности. Особенно такое характерно для латиноязычных источников.
- примеры исключительной яркости как демонстрация недокументального характера произведения,
- многочисленные посвящения. Делая посвящения, автор хроники указывал явного (осознанного) или неосознанного заказчика своего произведения. Заказчик очень часто оказывался в роли мецената, и созданное таким образом произведение способствовало распространению его славы.
- проповедничеств оригинальных религиозных взглядов, в частности, суеверия.
- (в качестве некоего предположения). Не исключено, что часто такими знаками могли выступать числа, которые имели повсеместную репутацию несчастных. К примеру, такие простые числа, как тринадцать, семнадцать, тридцать один и сорок один. Или? Ряд Фибоначчи, когда перечисляются некие предметы один за другим, имя числительное при которых растет по номеру числа Фибоначчи (два, три, пять, восемь тринадцать и т.д.)

Очень интересно в свете изложенного рассмотреть указания на то, что перед читателями имеет место сокращенный вариант. Ведь если имеет место сокращенный вариант, то текст мог бы быть переделан, и помещенные в этом тексте эмотивные знаки благодаря такой переделке могли бы просто быть убранными (к примеру знаки об указании характера божьего этого произведения). И если с массовый оборот попадает благодаря горе-переписчикам или горе-сокращателям именно такой вариант, то очень легко мог бы иметь место эффект массового обболванивания народа, когда выдавался бы готовый текст без первоначального варианта, который такие эмотивные знаки содержал. Массовый читатель при этом воспринимал данный текст как текст, который автор выдавал за истинный, хотя автор этого текста за истинный его (разумеется, в случае, если он действительно расставлял эти самые эмотивные) не выдавал.

Весьма очевидно, что при этом переписчик мог сам этих знаков не заметить, или, если и замечал, то он мог об этом написать в предисловии. В любом случае, этот вопрос очень интересен.

Роль эмотивных знаком также могли играть аббревиатуры, лигатуры и пометки на полях. С этой точки зрения всегда неплохо посмотреть на палеографию. К примеру, трактовка улыбающейся рожицы как et могло скрыть несколько иной смысл этого знака.

Прием в литературе, который сводится к созданию видимых для одних, и невидимых для других образов, то есть прямой речи, которую произносит скрытый повествователь, носит название приема менипеи. Более подробно он рассмотрен в произведениях Альфреда Николаевича Баркова [17].

Применение других приемов могло бы ясно следовать, к примеру, из предисловий к данным произведениям.

При сообщении заведомой лжи, или, иными словами, при создании образа фальсификатора, мог бы работать, видимо ясный и понятный для многих его современников принцип, что недостоверная информация, сообщенная в одном месте, автоматически на себя бы влекла столь же недостоверную информацию, сообщенную в другом месте. То есть подобного типа знаковые сообщения бы таким образом работали как сообщение читателям о том, что к его произведению нельзя относиться как к произведению строго документальному.

В качестве примеров автор этих строк добавит, что, согласно Бернару Гене [326], некто Вейс (Wace) сокрушался по поводу тех, кто превращает историю в романы. Может быть, здесь есть некий намек на то, что histoire - может быть и романом, а res gestae - историческим повествованием? Может быть, само слово historiae (histoire) в заголовках произведений уже было намеком кое на что?

"Матвей Парижский, говорит нам Томас Уолсингем, провел жизнь, излагая в письменной форме разные удивительные события, но прежде всего поступки и деяния великих людей, как светских, так и церковных (со ссылкой на [345])" (о Матвее Парижском высказано очень много мнений касательно его сомнительной достоверности, более всего такие мнения порождал тот факт, что он появился лишь в позднее средневековье)”

"В XIII веке Винцент из Бове включает в свое Историческое зерцало деяния, но также и запомнившиеся изречения ([754])". Интересно, что могло бы означать приписывание персонажам отельных фраз? Может быть, он мог бы быть элементом подчеркивания вымышленности образа?

"некоторые историки, не чуждые литературе, - самый видный из них Сигеберт из Жамблу, - не колеблясь, перечисляли писателей и, не ограничиваясь историей, вторгались в область культуры". Интересно, как бы можно было понять выражение "вторгались в область культуры"?

"В конце XII века Гиральд Камбрейский в своем труде Topographia Hibernica ("Описание Ибернии") не только рассказал о всяких чудесах, но и исследовал нравы ирландцев" (со ссылкой на [515]). Здесь рассказ, перемешанный с различными чудесами, приписывается ирландской истории. Иными словами, не исключена трактовка, что многочисленные перечисленные чудеса и означают заведомо недокументальный характер повествования.

Не случайно одна из первых средневековых книг о Древнем Риме так и называлась (уточнить название "De miraculum urbis Romae") "": "О чудесах древнего Hима". Тем самым подчеркивался характер заведомо легендарного повествования всей последующей литературе о Древнем Риме.

"В конце XIV века Томас Бертон отметил с интересом, что Марко Поло, венецианский купец, пропутешествовав 26 лет, описал "чудеса мира, а также народы, религии и страны во всем их разнообразии". В свете многочисленных высказанных подозрений о Марко Поло упоминание о чудесах в его произведении было бы более чем информативным эмотивным знаком".

Здесь де, у Гене, в следующем разделе: "..они тяжело трудились, .. по крайней мере ради удовольствия, и это их утешает, - ради удовольствия тех, кто будет их читать или слушать. Из-за того, что читатели и слушатели ожидали от исторического рассказа прежде всего того, что Квинтилиан требовал от любого рассказа: чтобы он развлек и позабавил". Совершенно непонятно, как бы этот принцип развлекаловки сосуществовал бы с задачей правдивого исторического повествования. Цитирования без перерыва:

"В XII веке в Ардре в дождливые дни трое старых рыцарей сменяли друг друга, излагая исторические рассказы "для развлечения слушателей", "adaurium delectationem" (со ссылкой на MGH SS, XXIV, 607 [1]). В начале XIV века в Сен-Дени аббат и монахи просили брата Ива написать "какой-нибудь трактат или какую-нибудь красивую историю, которую было бы приятно послушать" (со ссылкой на автора, который причастен к написанию "Historia pontificalis", а именно, Жана Салисбури [629]).. И до, и после него было много монахов, которые писали историю, желая доставить передышку и развлечение, "recreatio", тем, кто прекращал ненадолго работать и молиться (со ссылкой на [826]). В 1338 году Роберт Маннинг в своем монастыре в Сиксхилле переводил на английский язык хронику Петра де Ленгтофта, и в прологе автор оповестил всех о том, что она писана

"не для ученых, а для простых людей,

для тех, кто живет в этом краю

и не знает ни латыни, ни французского",

а далее он просил их всех помолиться за него, "за меня, который тяжко потрудился для вашего удовольствия (solace)(со ссылкой на [715])".

Самое интересное, из этой цитаты вырисовывается еще один эмотивный знак: указание на то, что данное историческое произведение адресовано простым людям, а не высшим слоям общества. Именно с этой точки зрения автор этих строк высказал бы идею о том, что еще одним признаком заведомой сфальсифицированности было бы явное указания адреса читательской аудитории, для которой данное произведение предназначалось.

Еще интересно, что подобным эмотивным знаком может быть подчеркнутый и задекларированный прагматизм повествования. "В прологе к Historia pontificalis Иоанн Солсберийский говорит, что перед ним такая же цель, какую ставили себе авторы, составлявшие хроники до него: быть полезным современникам и потомкам. Он даже уточняет, в чем история может быть полезна: она дает примеры вознаграждения и кары, которые учат жить; она вскрывает невидимый Божий промысел; она помогает ввести или уничтожить обычаи, усилить или разрушить привилегии". При этом - увы - подлинность и документальность отходит на второй план.

Частным случаем такого стремления к прагматике было декларированное стремление истории к морализму. "Для Цицерона история была "наставницей жизни", "magistra vitae"91. В последующие века не было ни одного историка, который усомнился бы в том, что история должна указывать путь, по какому следует идти, "via vitae" , давать пример для подражания, "exemplum vitae".

"Случалось, что историки, если они были духовными лицами, больше заботились о действенности своей проповеди, чем о правде. Адам Клермонский в прологе к своим Flores historiarum заявил, что его меньше привлекают надежные, точные факты, чем факты интересные (со ссылкой на [347], т.е. на работу Герта Мельвиля "Zur "Flores-Metaphorik" in der mittelalterlichen Geschichts-schreibung"). Если принять во внимание, что произведение, в названии которых фигурирует слово "Flores", легли в том числе и в основу хронологии (к примеру, Гвидонис), то можно заключить то, что их автором интересовало все самое интересное, но не самое достоверное. А в контексте этой статьи логично предположить, что все, имеющее ассоциацию на цветы, пыталось играть на чисто художественных ассоциациях.

С этой точки зрения интересно посмотреть на многословие, за которое время от времени критикуются некие авторы. Если произведение уже несет некий эмотивный знак, то те самые многоярусные рассуждение, как участки концентрации мысли, и могут играть роль тех мест, где пишется много точек зрения, в том числе и наиболее достоверная.

Многочисленные места, связанные с подчеркнутой религиозностью, с подчеркнуто частым упоминаний ипостасей мира внеземного, могут быть указанием на неизведанность, а также служить указателями невысокого уровня достоверности.

Еще одним эмотивным знаком недокументальности хроники мог бы быть подчеркнутый ее прагматизм, который проявлялся в отношении к текущей юридической ситуации.

"Саксонская хроника - это приложение к Саксонскому зерцалу (Sachsenspiegel); равным образом и Королевская Книга (Konige Buch) является приложением к Швабскому Зерцалу148. В конце XIII века Мартин Поляк создал научный труд, очень краткую историю пап и императоров; автор выражал надежду, что богословы смогут дополнить им Historia scholastica, а специалисты по каноническому праву - церковные постановления или декреталии (со ссылкой на его издние в MGH).... Не случайно замечательный расцвет истории в Англии 1090-1130 годов приходится на тот период, когда большие монастыри после завоевания должны были защищать свои права и даже само свое существование: расцвет частично и порожден этой необходимостью (со ссылкой на работу с захватывающим названием "The Sense of the Past, TRHS, 23 (1973)[60], 243-263").

Есть одно характерное высказывание, о рифмованных хрониках, приписываемое по [326] Николаю из Санлса, который начал свой поэтический перевод хроники Турпина ([745]): "В рифмованных хрониках правды нет", а после этого идет откровение самого Гене: ([326], стр. 71) "серьезные авторы оставили рифму литераторам, которых не терзала забота о правде... вы целом образованные люди и жонглеры довольствовались теми немногими книгами, которые были тогда в библиотеках".

Если верить католический энциклопедии [20], статье о Григории Турском "Его мнение всегда занимается с экстраординарными событиями: преступления, чудеса, войны, излишки каждого вида; для него обычные события были слишком банальные для уведомления".

Характерно поведение самого хрониста и поведение его издателей. К примеру (Гене, стр. 234) "Сбитые с точку отсутствием заглавий или их многообразием, и еще более равнодушные, чем средневековые переписчики и читатели, к намерениям историка, к заглавию, которое он выбрал, к вступлению, которое он написал, издатели Нового времени слишком часто себе позволяли не воспроизводить бесполезную болтовню, каковой, с их точки зрения, являлось вступление, а также не принимать заглавие и изменить название, на котором остановился автор”. "Поскольку моя компиляция - объясняет автор XII века - охватывает время от РХ до наших дней, я ее назвал Chronicum omnium temporum". Но когда П.Ф.Лабб в 1657 году опубликовал эту хронику всех времен, он не придал значение этому "пустословию" и счел интересными только сведения, относившиеся к истории Сен-Мекан, где жил автор. Этот самый П.Лабб воображал, что оказывает услугу читателям, озаглавив книгу Maxentii in Pictonibus Chronicon quod vulgo dictur Mallaecense (со ссылкой на [375], [376]).... Когда П.Маршге и Э.Мабий в 1869 выпустили новое издание этой книги, они дали ей название Chronicon Sancti Maxentii Pistavensis, а вступления вообще не напечатали. Выбросили все, что, по их мнению, им показалось "слишком слабым", исправили даты, которые им показались ошибочными, дали другой порядок изложения событий, который им показался более оправданным (со ссылкой на [377])"

Еще можно сделать ряд интересных замечаний, исходя из особенностей стиля. Об особенностях стиля согласно Гене, стр. 248

“Компиляторы не сталкивались с проблемами формы. Но среди историков были не только компиляторы. Располагая письменными источниками многие стремились создать более личное произведение. Вильям Ньюбругский переработал источники, которые имелись в его распоряжении, прибавив к ним много личного, в результате связь с источниками очень трудно установить (со ссылкой на [378]).

Было видно ярко выраженное стремление писать как можно на более простом языке. Отсюда пошло выражение sermo rusticus. Отцы церкви начиная со святого Августина, советовали простой язык, sermo simplex, sermo humilis. “Лучшие историки используют простой стиль – со ссылкой на Гийом из Пуатье” (со ссылкой на [379], но при этом возникает напрашивающийся вопрос: а что себя представляют те, которые пишут на не очень простом стиле - ВП). “Я подумал - пишет Этьен Мале (или: плохой Стефан, в нарицательном переводе - ВП) - что это сочинение должно быть написано простым языком, без риторических украшений, так чтобы читатлею или исследователю было легче в нем отыскать подлинные факты…(со ссылкой на [380])” (при этом возникает вопрос: зачем вообще были нужны риторические украшения, точнее … (риторика… Согласно словарям – искусство красноречия, которое часто сводится в практическом проявлении к искусству ответа на вопросыс уходом от темы, умению забалтывать и т.д. По правилам поединков бегство с поле боя или неявка – признание поражения. С этой точки зрения многочисленные риторические приемы, содержащиеся в нарративных источниках (эпитеты, метафоры), указывают не невысокий уровень документальности. Что касаестя метафор, то такой язык, как латынь, если верить неким откровениям преподавателя латинского языка, представляет из себя сплошные метафоры. Хочется здесь же прибавить, что риторическая вопрос – вопрос, не треюущий ответа, риторическая фраза – фраза, не допускающая возражений - ВП).

Хроники часто писались простыми фразами… С историей было иначе: когда историк писал историю, он был вынужден оринетирвоаться на культуру, потребености, вкусы (и на текущее состояние образования - ВП) своей публики. Ордерик Виталий, ища для своей публики душеспасительную прозу, не мог ограничиться лишь простыми формами (со ссылкой на [381])… Сам Гийом из Пуатье, который сочинил “Историю Вильгельма Завоевателя”, который был воспитан на факультете изящных искусств, сам написал “Историю Вильгельма Завовевателя” отнюдь не в простых стихах. После него все больше и больше стали читать античных авторов, риторика занимала все большее и больше место, в обиход входило ars dictaminis (“искусство красноречия”). Нарпосно историки предупреждали, что будут писать простым языком, под этим они подразумевали продуманный стиль. Для многих простота была не более чем topos, местом во вступлении (со ссылкой на [382])… Они заявляли, что желание быть понятыми простыми людьми не обязывает отталкивать от них образованных (а на те годы к тому же состоятельных) читателей, и осмеливались напоминать что слово автор (auctor) происходит от слова augere, прибавлять, развивать, и что автор должен стилем возвышать, adaugere, факты (со ссылкой на [339]). Цицерон говорил, что если авторы анналов должны только рассказывать факты и являться narratores rerum, то историкам надлежит их украшать и быть exornatores rerum (со ссылкой на Гене [176]).

Великий принцип Цицерона был воспринят: если люди или вещи, о которых идет речь, важны, нужен стиль высокопраный, если низки – стиль низкий, если постредственны – стиль посредственный”…. (то есть – внимание – сам выбор тональности стиля мог служить мерой определенной оценки). В XII веке ряд историков смело призваются, что они слишком часто заботятся о стиле (то есть, говрря нашим языком, у них был ярко выраженный эмотивизм - ВП).
(Гене)

Чтобы писать латинскую прозу, самы надежным казалось избрать за обрзец древнего автора. Регино прюмский пошел по стопам Юстина. Аймоин (Aimoin, Эмуан) из Флери строил фразы по модели Иосифа Флавия, известным по прозвищу Гегесипп ([384]). Еще больше по Европе было образцов Саллюстия. По примеру из прозы сочинялись речи и описания битв, и цветы античной риторики продолжали расти (со ссыкой на [385])(к вопросу жанра заведомого подражания - ВП)

…После тысячного года (эсхатология) история стала приобретать новые формы. Уже в античности некоторые авторы прибавляли к прозе некое количество стихов, но эта форма достигла зрелости значительно позже, при появлении De nuptiis Phuilologiae et Mercurii (буквально: о свадьбе филологии и Меркурия) Марциана и Consolatio Philosophiae (Утешение филилософией) Боэция. До тысячного года стихи не внедрялись в ткань исторической прозы. Впервые это проивзолшло в начале XI века в прозе Дудона Сен-Кантенского (со ссылкой на [387]). В дальнейшем, на протяжении XI и XII столетий, когда значительность сюжета того требовала, когда автор хотел извлечь из события моральное поучение и просто считал, что надо читателю дать отдых от слишком тяжелой премдурости, он мог вводить в свою прозу стихи ([388]).

Некие историки XI и XII веков сочиняли римфованные стихи. Но почти все встремилсь писать красивую прозу, обильно напыщенную рифмами. Встречается они у Видукинда Корвейского в X веке… В XI и XII проза редко обходится без рифм… ([385]). Обучение в монастырях обязывало скандировать фразы, потому что все время повторялись одни и те же звуки (prodidit, transfudit, patravit, ad tempus mutationem, voluntatis explentionem..)… Гивиберт Ножанский, Ордерик, Галл Аноним – мастера рифмованной прозы тех лет.

Начиная с XII века проза становится не только рифмованной, но и ритмизированной. Фразу в ней следуют тому, что в Средние века назвалось cursus, То есть воспроизводя четкий ритм, основанный не на числе слогов, как в античности, а на числе ударений. Робкие попытки внедрения cursus были и раньше…
В начале XII века при Геласии II (1118-1119) применяются правила этой ритмизации, согласно которому должно было строиться начало и конце фразы, но реально строился лишь конец фразы. Различались дактиль и спондеем..
Этот изысканный язык прославлял деяния великих правителей… Бенедиктинские и цистерианские монахи, стремившиеся писать для простой публики, употребляли то, что немцы называют kunstprosa. С 1187 года пошла тенденция к более простой латыни.

С XII века все больше и больше людей писали на родных языках… Общим для всех этих сочинений было то, что они писались на народных языках в виде стихов. Стихи считались естественной формой литературы: благодаря ритму их легче было удержать в головах жонглеров. Эти стихи… пренебрегали хронологией. Историки XX века ими пренебрегают, заклейменными как поэтический вымысел. Но уже и эрудиты XII века в своих монастырях не доверяли сомнительным рассказам, и настало время, когда даже те, кто не владел латынью, стали требовательней относиться к истории. Кажется, около 11180 года автор “смерти Эмери нарбонского” первым констатировал, что

“Поэма героическая нам не может сказать
что не лжет там, где надо стихи сочетать
слова подбирать и рифмы слагать”

В 1202 года Николай из Санилса хорошо видел, что использование рифмы и заимствование из устной традиции мешает верить тому, о чем поют жонглеры: “Наши римфованыне сказки – неправда, ложь то, что они говорят, поскольку следуют одним только слухам (со ссылкой на [389])”. Так он оправдывал свою дедзость, переводя народной прозой “Историю Карла Великого”, приписываемую Псевдо-Турпину.

В истории еще долго использовалась стихотворная форма. Лишь Саксонская хроника середины XIII века была исключением, до середины XIV века стих оставался главной формой. На фр. Языке после 1200 года стало появляться все больше исторических “романов” в прозе (т.е. сочинений, написанных на романском языке)… на протяжении XIII и XIV веков стихотворная форма оставалась живой (см. “роман”). Гийом Гиар составил роман под названием “Ветвь королевских родов”. О битве при Кресси рассказывалось в стихах. Даже в начале XV века Жан Кретон предпочел рассказать о смерти Ричарда II в стихах.

Стихотворная форма для жонглеров сохранялась как наиболее естественная.. Для умов, стрмещихся к истине, такие формы были нетерпимыми. Иоанн Красивый (известный в рускоязычной литературе в том числе и как Иоанн Добрый - ВП) ”видел и читал” рассказ о франко—английских войнах в большой рифмованной книге, он нашел, что она полна “головоломок и вранья”, такая “лживая и полная неправды” включает в себя “веклитое множество роскозней и повторений для приукрашения рифму”, тогда он решил облечь историю короля Эдуарда в прозу (со ссылкой на [390]). Жан Фруассар, которого Иоанн Красивый (иногда отражен в руускоязычной литературе как Иоанн Добрый - ВП) убедил, что рифмы и песни не сообщают “истинной истории”, в 1369 году отказался от стихов и перешел на прозу. К тому времени чтение вслух уже сменилось чтением интимным… Поэма, возмутившая Иоанна Красивого, даже не сохранилась.. Рифмованная хроника Жана Фруаасара не сохранилась… Поэма Жана Кретона стала пользоваться успехом лишь после того, как ее переложили на прозу.

Когда в XIV веке во Франции при Филиппе VI, Иоанне Красивом и особенно Карле V, в Священной Римской империи Карла IV, в Австрии Рудольфа IV и особенно Альбрехта III, в Арагоне под влиянием Хуана Фернандеса Эредиа переводов стало появляться больше, и они не замумылись как переделки, а стремились быть максимально точными.

Отрицательная хронология. Счет времени до какого-то дня (древнеримский календарь) понятен. С этой точки зрения абсолютно непонятен счет времени до какого-то события в годах (напрмиер, “до наступления конца мира осталось столько-то лет”). Может быть, этот факт информативен?

Можно говорить о мифологичности отдельных персонажей. К примеру, в хронике Карла Великого авторства Эйнгарда, Эйнград сразу же ([469]) отказывается говорить о его детстве и юности, так как об этом нигде ни у кого не написано. То есть возникает вполне известный по художественной литературе образ "человека ниоткуда".

Л-ра

1. MGH SS, XXIV, 607.
754. Oursel (Ch.), Un exemplaire du "Speculum majus" de Vincent de Beauvais provenant de la bibliotheque de saint Louis, BEC, 85 (1924), 251-262.
17. Барков А.Н. Теория литературы, семиотика, философская эстетика. Интернет. |http://literarytheory.narod.ru/index.html
20. Catholic encyclopedia. Интернет http://www.newadvent.org/cathen. The Catholic Encyclopedia, Volume VCopyright (c) 1909 by Robert Appleton Company Online Edition Copyright (c) 1999 by Kevin Knight Nihil Obstat, May 1, 1909. Remy Lafort, Censor Imprimatur. +John M. Farley, Archbishop of New York.
60. Southern (R. W.), M: 4. The Sense of the Past, TRHS, 23 (1973), 243-263.
176. Guenee В. (в этой фамилии третья буква "е" имеет черту наверх) Histoires, annales, chroniques. Essai sur les genres historiques au Moyen Age, in Annales: 1973, s. 997-1016.
326. Бернар Гене. История и историческая культура средневекового Запада. М. Языки славянской культуры. 2002. Пер. Баевской Е.В. и Береговской Э.М.
339. Lacroix (B.), L'historien au Moyen Age, Montreal -Paris, 1971.
345. THOMAS WALSINGHAM, Gesta abbatum monasterii Sancti Albani, H. T. Ri-leyed., 3vol., Londres, 1867-1869.
347. Melville (G.), Zur "Flores-Metaphorik" in der mittelalterlichen Geschichts-schreibung. Ausdruck eines Formungsprinzips, HJ, 90 (1970), 65-80.
376. Labbe (Ph.), Novae Bibliothecae manuscriptorum librorum tomus primus-tomus secundus, 2vol., Paris, 1657.
377. Marchegay (P.) et Mabille (E.), Chroniques des eglises d'Anjou, Paris, 1869.
379. Folda (J.), Manuscripts of the History of Outremer by William of Tyr: a Handlist, Script., 27 (1973), 90-95.
380. Morgan (M. R.), The Chronicle of Ernoul and the Continuations of William of Tyre, Oxford, 1973.
381. Dean (R. J.), The Manuscripts of Nicholas Trevet's Anglo-Norman "Cronicles", Medievalia et Humanistica, 14 (1962), 95-105.
382. JEAN DE SALISBURY, Historia pontificalis (Memoirs of the Papal Court], M. Chibnall ed. et trad., Edimbourg, 1956.
384. Werner (K. F.), Die literarischen Vorbilder des Aimoin von Fleury und die Entstehung seiner "Gesta Francorum", Medium aevum vivum. Festschrift fur Walter Bust, Heidelberg, 1960, p. 69-103.
385. Beumann (H.), Widukind von Korvei. Untersuchungen zur Geschichtsschreibung und Ideengesckichte des lO.Jahrkunderts, Weimar, 1950.
387. Swietek (Fr. R.), GUNTHER OF PAIRIS and the "Historia Constantinop-olitana", Spec., 53 (1978), 49-79.
388. Lhotsky (A.), Aufsatze und Vortrage, 5 vol., Munich, 1970-1976.
389. Jodogne (O.), La personnalite de 1'ecrivain d'oil du XIIe au XIVC siecle, L'humanisme medieval dans Us litteratures romanes du Xlle au XTVe siecle, A. Fourniered., Paris, 1964, p. 87-106.
390. JEAN Le Bel, Chronique, J. Viard et E.Deprezed., 2 vol., Paris, 1904-1905.
469. EGINHARD, Vie de Charlemagne, L. Halphen ed. et trad., 4e ed., Paris, 1967.
515. GIRALDI CAMBRENSIS Opera, J. S. Brewer et autres ed., 8 vol., Londres, 1861-1891.
629. JEAN DE SALISBURY, Historia pontificalis (Memoirs of the Papal Court], M. Chibnall ed. et trad., Edimbourg, 1956.
715. ROBERT MANNING OF BRUNNE, The Story of England J.Furnivall ed., 2 vol., Londres, 1887.
745. Auracher (Th.), Der sogennante poitevinische Pseudo-TURPIN, ZRP, 1 (1877), 259-336
757. Schneider (J.), Recherches sur une encyclopedic du XIIe siecle: le "Speculum majus" de Vincent de Beauvais, CRAIBL, 1976, p. 174-189.
826. Salmon (A), Recueil de chroniques de Touraine, Tours, 1854.

Вторая редакция статьи закончена 2004 год, утро 5 апреля. Отдельные вставки делались в течение всего апреля.